Все происходит вдруг.
( 02.02.1904 года [слобода Василёво (ныне город Чкаловск Нижегородской области)]- 15.12.1935 года )
Россия (russia)
Цитаты. Угадайте откуда"Другой образ встает передо мной, когда я вспоминаю свой первый год в
Ленинграде. На Корпусный аэродром каждый день приезжает Ч. У него скромное
дело - на старой, не однажды битой машине он катает пассажиров. Но мы
знаем, что это за человек, мы знаем и любим его задолго до того, как его
узнала и полюбила наша страна. Мы знаем, о ком говорят летчики, собираясь
в Аэромузее, который был в те годы чем-то вроде нашего клуба. Мы знаем,
кому подражает начальник школы, когда он говорит, немного окая, спокойным
басом:
- Ну, как дела? Получаются глубокие виражи? Только, чур, не врать!
Ну-ка!
Со всех ног мы бежим к этому человеку, когда после своих удивительных
фигур он возвращается на аэродром и зеленые, как трава, любители высшего
пилотажа уползают чуть не на четвереньках, а он смотрит на нас из кабины
без очков - летчик великого чутья, человек, в котором жил орел.
Вместе со стетоскопом, который оставил мне на память доктор Иван
Иваныч, я всюду вожу с собой портрет этого летчика. Он подарил мне этот
портрет не в Ленинграде, когда я был учлетом, а гораздо позже, через
несколько лет, в Москве. На этом портрете написано его рукой: "Если быть -
так быть лучшим". Это его слова..."
"Эта мысль - поехать к Ч., к знаменитому Ч., который был когда-то
героем Ленинградской школы, а потом стал Героем Советского Союза, которого
знает и любит вся страна, - была у меня еще ночью, но тогда она показалась
мне слишком смелой. Удобно ли звонить ему? Помнит ли он меня? Ведь мы
расстались, когда я был учлетом!
Но теперь я решился - что же, он не откажется принять меня, даже если
не помнит!
Не знаю, кто подошел к телефону, должно быть жена.
- Это говорит летчик Григорьев.
- Да.
- Дело в том, что мне очень нужно повидать товарища Ч., - я назвал
его по имени и отчеству. - Я приехал из Заполярья и вот... очень нужно.
- А вы заходите.
- Когда?
- Лучше сегодня, он в десять часов приедет с аэродрома..."
"От "Правды" до квартиры Ч. по меньшей мере, шесть километров, но
только на полпути я вспоминаю, что можно было воспользоваться трамваем. Я
лечу, как сумасшедший, и думаю о том, как я сейчас расскажу ему об этом
разговоре в "Правде".
И вот я поднимаюсь по лестнице, по чистой лестнице нового дома,
останавливаюсь перед дверью и вытираю лицо - очень жарко - и стараюсь
медленно думать о чем-нибудь - верное средство перестать волноваться.
Дверь открывается, я называю себя и слышу из соседней комнаты его
низкий окающий голос:
- Ко мне?
И вот этот человек, которого мы полюбили в юности и с каждым годом,
не видя его в глаза, только слыша о его гениальных полетах, с каждым годом
любили все больше, выходит ко мне и протягивает сильную руку.
- Товарищ Ч., - говорю я и называю его по имени и отчеству, - едва ли
вы помните меня. Это говорит Григорьев. То есть не говорит, а просто
Григорьев. Мы встречались в Ленинграде, когда я был учлетом.
Он молчит. Потом говорит с удовольствием:
- Ну как же! Орел был! Помню!
И мы идем в его кабинет, и я начинаю свой рассказ, волнуясь еще
больше, потому что оказалось, что он меня помнит...
Это была та самая встреча с Ч., когда он подарил мне свой портрет с
надписью: "Если быть - так быть лучшим". Он сказал, что я из той породы,
"у которых билет дальнего следования". Он выслушал меня и сказал, что
завтра же будет звонить начальнику Главсевморпути о моем проекте."
"Но самым важным был разговор с Ч. Не знаю, что Саня рассказывал ему
обо мне, но он позвонил и сразу стал говорить со мной, как со старой
знакомой.
- Пенсию получаете?
Я не поняла.
- За отца.
- Нет.
- Нужно хлопотать.
Потом он засмеялся и сказал, что в Главсевморпути перепугались, что
мой отец открыл Северную Землю, а у них записано, что кто-то другой.
- Вообще мне что-то не того... не нравятся эти разговоры.
- А я думала, что экспедиция решена.
- Решена, а теперь вдруг оказывается - не решена. Главное, я им
говорю: вы его с "Пахтусовым" пошлите. А они говорят: там уже есть пилот.
Мало ли что! Ведь у вашего-то определенная мысль!
Он так и говорил "ваш-то" и при этом басил и окал.
- Ну, ладно, я еще там... А вы к нам заходите.
Я сказала, что буду очень счастлива, и мы простились..."
" Ты знаешь, мне всегда казалось, что у каждого человека есть свой
характерный возраст. Один родится сорокалетним, а другой на всю жизнь
остается мальчиком девятнадцати лет. Ч. такой, и ты - тоже. Вообще многие
летчики. Особенно те, которые любят перелетать океаны."
"В ясный зимний день мы стоим у Кремлевской стены, перед черной
мраморной дощечкой, на которой высечено простое имя человека, которого мы
любили. Саня вспоминает, как однажды он шел к нему, стараясь медленно
думать, чтобы перестать волноваться, и, когда пришел, обратился к нему,
как будто по телефону:
- Товарищ Ч.? Это говорит Григорьев.
Прошел уже год, как большой город назван именем этого человека, сотни
прекрасных улиц, театры, парки, сады, а нам с Саней все странным кажется,
что никогда больше мы не услышим его низкий окающий голос..."
"Карточка была очень старая, покоробившаяся, с надписью на
обороте, которую трудно было разобрать, потому что буквы совершенно
выцвели и слились. Я уже совсем собралась сунуть карточку обратно в кисет,
но странное чувство остановило меня. Мне представилось, что некогда я
держала ее в руках.
Я вышла - на лестнице было светлее - и стала по буквам разбирать
надпись: "Если быть..." - прочитала я. Белый острый свет мелькнул перед
моими глазами и ударил прямо в сердце. На фотографии было написано: "Если
быть, так быть лучшим".
Не знаю, что сталось со мной. Я закричала, потом увидела, что сижу на
площадке и шарю, шарю, ищу это фото. Через какую-то темноту перед глазами
я прочитала надпись и узнала Ч. я шлеме, делавшем его похожим на женщину,
Ч. с его большим орлиным лицом, с добрыми и мрачными из-под низких бровей
глазами. Это была карточка Ч., с которой никогда не расставался Саня. Он
носил ее в бумажнике вместе с документами, хотя я тысячу раз говорила, что
карточка изотрется в кармане и что нужно остеклить ее и поставить на стол."
Россия (russia)
Цитаты. Угадайте откуда"Другой образ встает передо мной, когда я вспоминаю свой первый год в
Ленинграде. На Корпусный аэродром каждый день приезжает Ч. У него скромное
дело - на старой, не однажды битой машине он катает пассажиров. Но мы
знаем, что это за человек, мы знаем и любим его задолго до того, как его
узнала и полюбила наша страна. Мы знаем, о ком говорят летчики, собираясь
в Аэромузее, который был в те годы чем-то вроде нашего клуба. Мы знаем,
кому подражает начальник школы, когда он говорит, немного окая, спокойным
басом:
- Ну, как дела? Получаются глубокие виражи? Только, чур, не врать!
Ну-ка!
Со всех ног мы бежим к этому человеку, когда после своих удивительных
фигур он возвращается на аэродром и зеленые, как трава, любители высшего
пилотажа уползают чуть не на четвереньках, а он смотрит на нас из кабины
без очков - летчик великого чутья, человек, в котором жил орел.
Вместе со стетоскопом, который оставил мне на память доктор Иван
Иваныч, я всюду вожу с собой портрет этого летчика. Он подарил мне этот
портрет не в Ленинграде, когда я был учлетом, а гораздо позже, через
несколько лет, в Москве. На этом портрете написано его рукой: "Если быть -
так быть лучшим". Это его слова..."
"Эта мысль - поехать к Ч., к знаменитому Ч., который был когда-то
героем Ленинградской школы, а потом стал Героем Советского Союза, которого
знает и любит вся страна, - была у меня еще ночью, но тогда она показалась
мне слишком смелой. Удобно ли звонить ему? Помнит ли он меня? Ведь мы
расстались, когда я был учлетом!
Но теперь я решился - что же, он не откажется принять меня, даже если
не помнит!
Не знаю, кто подошел к телефону, должно быть жена.
- Это говорит летчик Григорьев.
- Да.
- Дело в том, что мне очень нужно повидать товарища Ч., - я назвал
его по имени и отчеству. - Я приехал из Заполярья и вот... очень нужно.
- А вы заходите.
- Когда?
- Лучше сегодня, он в десять часов приедет с аэродрома..."
"От "Правды" до квартиры Ч. по меньшей мере, шесть километров, но
только на полпути я вспоминаю, что можно было воспользоваться трамваем. Я
лечу, как сумасшедший, и думаю о том, как я сейчас расскажу ему об этом
разговоре в "Правде".
И вот я поднимаюсь по лестнице, по чистой лестнице нового дома,
останавливаюсь перед дверью и вытираю лицо - очень жарко - и стараюсь
медленно думать о чем-нибудь - верное средство перестать волноваться.
Дверь открывается, я называю себя и слышу из соседней комнаты его
низкий окающий голос:
- Ко мне?
И вот этот человек, которого мы полюбили в юности и с каждым годом,
не видя его в глаза, только слыша о его гениальных полетах, с каждым годом
любили все больше, выходит ко мне и протягивает сильную руку.
- Товарищ Ч., - говорю я и называю его по имени и отчеству, - едва ли
вы помните меня. Это говорит Григорьев. То есть не говорит, а просто
Григорьев. Мы встречались в Ленинграде, когда я был учлетом.
Он молчит. Потом говорит с удовольствием:
- Ну как же! Орел был! Помню!
И мы идем в его кабинет, и я начинаю свой рассказ, волнуясь еще
больше, потому что оказалось, что он меня помнит...
Это была та самая встреча с Ч., когда он подарил мне свой портрет с
надписью: "Если быть - так быть лучшим". Он сказал, что я из той породы,
"у которых билет дальнего следования". Он выслушал меня и сказал, что
завтра же будет звонить начальнику Главсевморпути о моем проекте."
"Но самым важным был разговор с Ч. Не знаю, что Саня рассказывал ему
обо мне, но он позвонил и сразу стал говорить со мной, как со старой
знакомой.
- Пенсию получаете?
Я не поняла.
- За отца.
- Нет.
- Нужно хлопотать.
Потом он засмеялся и сказал, что в Главсевморпути перепугались, что
мой отец открыл Северную Землю, а у них записано, что кто-то другой.
- Вообще мне что-то не того... не нравятся эти разговоры.
- А я думала, что экспедиция решена.
- Решена, а теперь вдруг оказывается - не решена. Главное, я им
говорю: вы его с "Пахтусовым" пошлите. А они говорят: там уже есть пилот.
Мало ли что! Ведь у вашего-то определенная мысль!
Он так и говорил "ваш-то" и при этом басил и окал.
- Ну, ладно, я еще там... А вы к нам заходите.
Я сказала, что буду очень счастлива, и мы простились..."
" Ты знаешь, мне всегда казалось, что у каждого человека есть свой
характерный возраст. Один родится сорокалетним, а другой на всю жизнь
остается мальчиком девятнадцати лет. Ч. такой, и ты - тоже. Вообще многие
летчики. Особенно те, которые любят перелетать океаны."
"В ясный зимний день мы стоим у Кремлевской стены, перед черной
мраморной дощечкой, на которой высечено простое имя человека, которого мы
любили. Саня вспоминает, как однажды он шел к нему, стараясь медленно
думать, чтобы перестать волноваться, и, когда пришел, обратился к нему,
как будто по телефону:
- Товарищ Ч.? Это говорит Григорьев.
Прошел уже год, как большой город назван именем этого человека, сотни
прекрасных улиц, театры, парки, сады, а нам с Саней все странным кажется,
что никогда больше мы не услышим его низкий окающий голос..."
"Карточка была очень старая, покоробившаяся, с надписью на
обороте, которую трудно было разобрать, потому что буквы совершенно
выцвели и слились. Я уже совсем собралась сунуть карточку обратно в кисет,
но странное чувство остановило меня. Мне представилось, что некогда я
держала ее в руках.
Я вышла - на лестнице было светлее - и стала по буквам разбирать
надпись: "Если быть..." - прочитала я. Белый острый свет мелькнул перед
моими глазами и ударил прямо в сердце. На фотографии было написано: "Если
быть, так быть лучшим".
Не знаю, что сталось со мной. Я закричала, потом увидела, что сижу на
площадке и шарю, шарю, ищу это фото. Через какую-то темноту перед глазами
я прочитала надпись и узнала Ч. я шлеме, делавшем его похожим на женщину,
Ч. с его большим орлиным лицом, с добрыми и мрачными из-под низких бровей
глазами. Это была карточка Ч., с которой никогда не расставался Саня. Он
носил ее в бумажнике вместе с документами, хотя я тысячу раз говорила, что
карточка изотрется в кармане и что нужно остеклить ее и поставить на стол."
-
-
02.02.2006 в 22:14-
-
03.02.2006 в 17:19Хотя о нем и жена и дочь и Байдуков написали книгу. У тебя чья?
-
-
03.02.2006 в 23:49-
-
04.02.2006 в 11:04-
-
04.02.2006 в 19:24